Однажды мы попали в плен…

Из воспоминаний участника Великой Отечественной войны Евгения Петровича Межогских, уроженца с.Межег, записанных его детьми Олегом, Николаем, Александром, Валентином, Татьяной и Галиной.

«Для меня война началась в тот день, когда забрали на фронт моего отца – Петра Ивановича Межогских. С первых дней войны он был на передовой. После ранения в ногу приезжал домой в отпуск, потом снова на фронт. Петр Иванович погиб в апреле 1945 года на территории Польши.

Я был призван в действующую армию немного позже отца. Моя служба началась в блокадном Ленинграде в качестве курсанта автошколы. Условия были ужасные – голод, холод, трупы умерших на улицах людей, бомбежка, артобстрелы, пожары.

Следующим местом моего пребывания на войне был Ленинградский фронт, танковое подразделение, должность – танкист-пулеметчик 220-й танковой бригады. Командовал войсками фронта генерал-лейтенант Леонид Александрович Говоров. Моя задача в составе экипажа была простой – уничтожать пулеметным огнем живую силу противника. Стрельба из пулемета, когда танк мчится на большой скорости, ныряя на ухабах вверх-вниз, вправо-влево, когда механик-водитель маневрирует, требовала большого умения. Это не стрельба в спокойной обстановке на стрельбище. Пригодился навык, приобретенный на охоте. Я с детских лет пропадал в лесу с ружьем, охотясь на боровую и водоплавающую дичь, бил птицу влет. А в боевых условиях, когда смерть на каждом шагу смотрит в лицо, выбора нет – или ты, или тебя. Взрывы разорвавшихся снарядов, тела погибших врагов и соотечественников – повседневное зрелище в бою, жуткая картина, к которой невозможно привыкнуть.

Но удача однажды отвернулась от нас. Танк был подбит. Контуженые члены экипажа и я, в том числе, попали в плен. Трижды совершал побег, но был схвачен гитлеровцами. После возвращения в концлагерь избивали до полусмерти, обливали водой и снова избивали…

Не забыть Заксенхаузен – концлагерь в Германии треугольной формы: вышки, колючая проволока под напряжением, бараки, четыре крематория, виселицы, расстрельный ров, расстрельная комната, газовая камера. Если кто-либо из пленных совершал побег, остальным не разрешали расходиться, ждали, когда поймают беглецов. Трехразовые проверки проходили каждый день.

На одном из построений комендант лагеря, идя вдоль строя, остановился возле меня и, протянув руку, сказал: «Юда!?» Я опешил – неужели я, коми-зырянин, похож на еврея. Выглядел я, как и все военнопленные: впалые щеки, ввалившиеся от голода глаза. Видимо, фашиста привлекли мои черные волосы. Сгореть в крематории не входило тогда в мои планы, лихорадочно работала мысль, и я сказал первое, что пришло в голову: «Чукча! Олени!», подчеркивая этим, как я далек от еврейской нации. Свирепый эсесовец обрушил на мою голову огромный кулак. От удара я отлетел далеко в сторону. Очнувшись, подумал: «Кажется, избежал печи, раз сразу не унесли». Потом был Гамбург – опять работа, непосильный и тяжкий труд…

Затем - освобождение, отправка на Родину, в город Златоуст на карантин, работа на металлургическом заводе. За участие в войне награжден медалью «За отвагу» и другими наградами.

Началась гражданская жизнь. А это уже другая история…»

И.Леонидова.