Наша семья

 Начало в разделе "Общество" от 20 июля.

 Сегодня мы продолжаем публикацию воспоминаний Сергея Васильевича Косолапова. В этой главе он рассказывает о своей семье.

Прабабушка моя и прадед по материнской линии носили фамилию Селюковы. Прадед Алексей был певчим регентом в церковном хоре в Усть-Выми. Детей у них было много, целых двенадцать человек. Одна из них – бабушка моя, Глафира Алексеевна, вышла замуж за Игнатия Михайловича Ворсина и стала носить соответственно фамилию Ворсина. У них было восемь детей, одной которых была моя мама Ворсина, а после замужества – Косолапова Елизавета Игнатьевна.

Отец мой Василий Сергеевич Косолапов умер рано. Он был не усть-вымским, родом из деревни Черемуховка Летского района Коми АССР, и похоронен на своей родине. В последние годы его жизни мы жили в Коквицах. Вскоре после его смерти, в конце шестидесятых, мы переехали в Усть-Вымь, откуда наша мама была родом. Дед Игнатий Михайлович к тому времени уже умер. Бабушка Глафира Алексеевна была еще жива, но тяжело болела, и я застал ее в живых совсем мало, около года.

Я был младшим из четверых детей, которых мама после смерти отца растила одна. Брат Володя старше меня на десять лет, сестра Люба – на одиннадцать, а самая старшая сестра Надя – на двенадцать. Родился я в Коквицах, точнее я родился в роддоме села Айкино, но в свидетельстве о рождении записали – деревня Кырув (нижняя часть Коквиц). Так как родился я в январе, маму и меня привезли из роддома домой в санях, в которые была запряжена лучшая совхозная лошадь Аляска, это уже по воспоминаниям брата Володи.

Поскольку я был не только самым маленьким, но и ощутимо младше сестер и брата, то им приходилось нянчиться со мной, играть и даже воспитывать. Иногда это выглядело весьма своеобразно. Вспоминая это, я не так давно написал миниатюру «Вот и верь после этого людям…», которую хочу частично воспроизвести здесь.

«Свои первые стихи я пробовал писать еще в раннем детстве. Не знаю, что более всего послужило толчком к тому – то ли то, что моя мама была учителем русского языка и литературы, или то, что дома мне много читали вслух, пока я сам не освоил азбуку, то ли что-то еще, уж не знаю точно. Но полагаю, что к этому приложили руку и мои старшие братья-сестры, разница в возрасте с которыми у меня более десяти лет, и воспитывавшими меня, вследствие маминой занятости, так как они это умели.

Однажды, когда мне было лет семь, моя сестра Люба, решив очевидно, поразить меня знанием стихов, прочла мне изумительное четверостишье. Уж не знаю, где она взяла этот «шедевр» любовной лирики, но прочла она его громко и с чувством, при этом лукаво поглядывая на меня:
«Вот и верь после этого людям!
Целовались мы с ним при Луне,
А он взял мои девичьи груди
И узлом завязал на спине!»

Прочитав это, продолжая улыбаться, Люба все так же смотрела на меня, ожидая, очевидно, моей реакции.

Я помолчал несколько секунд, представляя себе, что и как там можно завязать на спине (не будучи еще вследствие молодости знатоком девичьих грудей), участливо посмотрел на сестру и с неподдельным интересом, сочувствием и надеждой спросил:
– А ты их потом развязала?»

Мама наша, как я уже сказал, всю жизнь работала учителем русского языка и литературы в школе. Навсегда остался в памяти ее домашний образ сидящей за столом в очках на кончике носа и неизменно со стопками тетрадей. Учителем она была довольно строгим, но справедливым. Я не помню, чтобы она кричала на кого-то в классе в целях наведения порядка и дисциплины. Иногда ей хватало одного взгляда, чтоб приструнить расшалившегося ученика. Мне непосредственно довелось быть ее учеником с четвертого по восьмой класс, поэтому все это знаю достаточно хорошо.

Конечно, тяжело учиться, когда мама контролирует тебя и в школе, и дома, но что поделать, коли уж так получилось. К тому же, тогда еще сохранились старые негласно установленные традиции, гласящие, что самые уважаемые люди на селе – врач и учитель. Один лечит тело, второй – душу, и что бы у кого ни случилось в семье, здесь всегда бежали за советом и помощью к тому или другому. Поэтому, эти две профессии были самыми известными и почетными. Другой ученик мог бы что-нибудь наделать и эту его проделку могли и не заметить, а если это был сын учителя, например, как я, то так и говорили: «Ну вот, а еще сын учительницы!»

Мама всегда занимала активную жизненную позицию. Кроме основной работы в школе, она успевала участвовать в общественной жизни села: принимала участие в выступлениях фольклорного коллектива дома культуры, а также много времени уделяла работе в женсовете села. К ней нередко обращались за помощью, и она никому не отказывала, стараясь помочь каждому словом и делом.

В 1970 году мама была награждена юбилейной медалью «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения Владимира Ильича Ленина».

Так как брат и сестры довольно быстро разъехались – сначала на учебу, а потом на новые места жительства, то мы жили с мамой практически вдвоем все семидесятые годы в том самом доме, которого уж нет. Лишь с годами я понял, какие это были счастливые годы.

На мне лежали ежедневные обязанности принести домой воду из колодца и дрова к печке из поленницы. Кроме того, каждый год нам привозили новые дрова. Их вываливали на Центральной дороге, напротив прохода к нашему дому. Мама нанимала кого-нибудь пилить бревна на чурки, а потом я таскал их на санках к дому, где колол эти чурки на поленья, и ближе к весне мы складывали их в поленницы.

Для стирки у нас была старенькая стиральная машина, даже не помню уже, как она называлась. Не автоматическая, конечно. В день стирки я долго таскал воду из колодца. А вот полоскать белье мы ходили на ручей в районе школы, но ближе к железнодорожной насыпи. Там долгое время оставались останки старого моста, выше по течению метров на сто от того, по которому все ходили в школу и на поезд.

Вечерами мы любили смотреть вместе какой-нибудь фильм по телевизору, концерт или другую передачу. Иногда я помогал маме в проверке тетрадок, когда их было очень много, хоть нечасто, но это было. Я брал пачку тетрадей и проверял их «на карандаш», то есть указывал на то место, где находится ошибка карандашом, а мама потом смотрела эти тетради уже гораздо быстрее, красной пастой отмечала ошибки и ставила оценки. С диктантами и упражнениями было все просто – там было у всех все одинаково, а вот с изложениями и сочинениями надо было повозиться, к тому же зачастую это были тетради ребят из классов более старших, чем тот, в котором я учился. Так что приходилось осваивать иной материал по русскому языку на год-два раньше, чем мы изучали его в школе.

В 1980 году по достижении 55-летнего возраста мама вышла на пенсию. Провожали ее торжественно в школе, а вечером все ее подруги, старые педагоги и весь учительский коллектив собрались за столом в нашем стареньком доме.

После выхода на пенсию мама занималась рукоделием, участвовала в различных мероприятиях и выставках. В нашем доме чаще стали гостить внуки, которых она очень любила. Наконец-то у нее дошли руки до того, чем всю жизнь некогда было заняться из-за нехватки времени. Она вязала крючком какие-то кружевные салфетки, коврики и с радостью дарила это знакомым, участвовала в выставках, мастер-классах и прочих мероприятиях, проводимых в доме культуры.

Также мама занялась разведением и выращиванием клубники на своем огороде, варила вкуснейшее варенье и кормила им меня, когда я приезжал домой, и внуков, конечно же, тоже. Самой ей нельзя было уже сладкого, у нее открылся сахарный диабет, а вот мы все с удовольствием поглощали то, что она с любовью для нас готовила.

К сожалению, после выхода на пенсию, мама прожила совсем немного и после тяжелой непродолжительной болезни умерла в 1989 году, за неделю до защиты моего институтского дипломного проекта.

СЕРГЕЙ КОСОЛАПОВ. 

Продолжение следует.